Материла с sibterra.

Гай Бен-Ари – совсем как человек эпохи Возрождения:  он инженер, ученый  и художник в одном лице. Свою лекцию исследователь для студентов ТГУ из Университета Западной Австралии начал с небольшого перфоманса –  на глазах у всех он снял с себя черную кофту и футболку с изображением Франца Кафки. Современное искусство вообще немыслимо без подобных выходок, а наука – тем более. О том, как наука превращается в искусство и почему этому нельзя мешать, рассказал Гай Бен-Ари в ТГУ на своей лекции о биотехнологиях, робототехнике и их этичном соединении в современном мире.

Почему науке не обойтись без искусства

Бен-Ари работает в австралийском городе Перте в уникальной лаборатории под названием «SymbioticA». В ней художники взаимодействуют вместе с инженерами и учеными над общими проектами – прежде всего в области биотехнологий. Одним словом, они создают и разрабатывают новый культурный язык, который помог бы адаптировать научные исследования в жизнь. Зачем художнику заниматься биотехнологиями?

Художник, инженер и исследователь Гай Бен-Ари: «Я исповедую необходимость культурного подхода к науке. Роль искусства в исследовании биотехнологий – предлагать сценарии миров, которые мы формируем, и создавать конкурирующие варианты будущего. Ещё одна важная роль – это демистификация науки. Сейчас существует очень много научной информации о генах, тканевой инженерии, от которой люди бегут и не могут её переварить, потому что это представляется им слишком сложным. Задача искусства – сделать эту серьёзную информацию проще и понятнее».

Иными словами, биотехнологии, как и вся наука, – это тот же культурный феномен, как живопись, поэзия и скульптура. И без искусства тут не обойтись.

Зачем крысе ухо на спине, или чем ещё занимаются нейробиологи

Лаборатория «SymbioticA» существует уже 13 лет, и за всё это время через неё прошло более 80 художников, каждый из которых делал свой проект. Темы научных исследований – самые различные: антропология, нейронаука, молекулярная биология, тканевая инженерия и даже такая сфера, как благополучие животных. Работа в такой лаборатории – это возможность художникам делать то же самое, что и учёные, но для своих художественных задач. В «SymbioticA» разрабатываются стратегии для того, чтобы искусство такого вида могло транслироваться в музеи. Опыт показывает, что результаты некоторых исследований по праву стало не отличить от инсталляций на выставках современного искусства. Как раз над такими проектами работает Гай Бен-Ари.

Его любимые области исследований – это тканевые культуры и тканевая инженерия, электрофизиология и мультиэлектронные матрицы, а также более-менее знакомая на слух тема стволовых клеток.

Тканевая инженерия – это такая техника, которая позволяет выращивать живые клетки, взятые из фрагментов живого организма (например, из кожи), но в искусственной среде. Эти клетки живут  в чашке Петри, спокойно размножаются, а потом вы пересаживаете их на каркас, наращиваете там – и можете использовать полученный материал в операциях по восстановлению. К примеру, когда в результате аварии у человека нет пол-лица, и его реконструируют по этому пластиковому каркасу с наращенными на нём клетками кожи.

Гай включает на большом экране видео о том, как происходит размножение этих живых клеток вне организма. Запись ускоренная, и 24 часа жизни клеток в чашке Петри укладываются в полминуты ролика, в котором клетки хаотично двигаются, мерцают, делятся и тем самым наращиваются. Это своеобразная научная инсталляция, которую можно включать на фестивалях современного искусства. Затем Гай Бен-Ари показывает всем фотографию, на которой изображена лабораторная крыса, на спине у которой выращено самое настоящее человеческое ухо. Именно так начался когда-то его интерес к тканевой инженерии.

«Эта фотография, сделанная в 1996 году, и вдохновила меня на то, чтобы разобраться: а что за фигня там делается?»

Создание крысы с ухом на спине – реально запечатленный факт. По словам Гая, это был научный эксперимент без чисто научной ценности, потому что его автор Джозеф Ваканти делал его исключительно из рыночных соображений.

«Вот тогда я и задумался о тканях вне нашего организма. Ученые вообще об этом не думают и не пишут. А кто тогда будет об этом писать? Для ученых важно правильно вернуть всё это в тело. Меня это не волнует – мне интересно, как с помощью этих технологий я смогу создавать трехмерные живые скульптуры. Когда я начинал работать с тканями в конце девяностых, я думал прежде всего о том, какие варианты использования тканей вне организма в принципе возможны».

В опыте Джозефа Ваканти крыса стала биореактором, на котором растет человеческий орган. Другой вопрос в том, что это больше никому не удалось повторить. А у Бен-Ари появился его первый проект, связанный с тканями. Он так и назывался: «Тканевые культуры и искусства».

Как научить нейроны разговаривать

«В 2000 году мне попалась статься в научном журнале с заголовком «Полурыба, полуробот». Там говорилось о создании робота, навигация которого велась через мозг рыбы. Но меня в этой статье потрясали и немного напугали такие риторические изречения автора, когда он говорил о создании «новых киборгов», «новых людей», об «излечении всех болезней» и бла-бла-бла. Всё это носило не научную, а идеологическую направленность. Мне это не очень понравилось. И я решил попробовать сделать похожий проект, но интерпретировать соединение нейронов и робота в культурном аспекте. Идея была в том, чтобы придать плоть нейронной ткани».

Гай включает очередную инсталляцию. На видео нейроны растут, прыгают и при этом ещё и шумят. Так они отвечают на внешние сигналы. Это своеобразный мозг, представляющий собой нейронную сеть. Команда исследователей, художников и инженеров стала думать, какое тело к нему можно приделать. Такое, чтобы оно не выполняло каких-либо важных функций (чтобы не перейти границы дозволенного), и в то же время бы помогало воздействовать на людей. Ученые решили: раз бесполезное – значит, делаем художника. Так получился робот, точнее, роборуки, которые по сигналам нейронов создавали такие же каракули, которые создает трехлётний сын Гая Бен-Ари.

«Но лучше, чем мои собственные», скромно добавляет Гай.

Полученная система взаимодействия робота и нейронов оказалось способной на диалог. Сигналы можно было посылать на матрицу, и затем в реальном времени наблюдать, как нейроны возбуждались от внешних сигналов и как реагировали на них роборуки – то самое «полуживое тело». Кстати, сам проект так и называется: «Meart: semi-living» («Полуживой художник»).

«Для нас в этом проекте было важно доказать, что мы сможем вырастить эти крысиные нейроны, соединить их через электроды и запустить их так, чтобы эта система работала. Короче говоря, чтобы крысиные мозги обрели некрысиное тело».

Ещё одна важная сторона этого проекта – в демистификации науки, в вынесении дискуссии на всеобщую аудиторию.

«Мы ждали обратной связи со стороны аудитории, чтобы они сами ответили на вопрос – а что значит существование такого полуживого художника? Какой смысл он имеет? И что в результате этого может получиться? Вот вы думали об этических вопросах использования частей фрагментов животных в художественных проектах? Мы решили показать наш проект в этической комимссии университета (и, кстати, это первый арт-проект, вынесенный  на оценку). Надо сказать, члены той комиссии были очень озадачены. Вообще, может ли всё это рассмотрено как творчество – когда есть такой символический мозг, есть тело? Это уже не художник!  Нашей задачей было довести проект до абсурда и использовать это для того, чтобы привлечь внимание зрителей и вызвать у них вопросы».

Сама нейронная ткань жила в Америке, в лаборатории нейробиолога Стива Поттера в Аризоне. А «полуживое тело» тем временем ездило по миру и выставлялось в Нью-Йорке, в Москве на робототехнических выставках. С мозгом оно соединялись через интернет. Получается, интернет стал в этом проекте расширенной нервной системой. В реальном времени, с пятисекундным сигналом, робот обрабатывал сигналы нейронов с другой части земного шара.

«Однажды мы сфотографировали посетителя галереи, сделали картинку очень пиксельной, в серых тонах, и отправили её в соответствии с каждым электродом этому крысиному мозгу. Художник, получается, «срисовывал» этот портрет. Интересно, что специальные устройства постоянно сравнивали то, как художник рисует образ и что первоначально было изображено на картинке. Не обращайте внимания на рисунок: как рука сконструирована, такой и получится конечная картинка».

Портрет человека, нарисованный роботом, больше всего напоминает схематичное изображение воздушного змея. Но что взять с художника, если он представляет собой две руки, управляемые крысиными нейронами из другой точки планеты?

Смерть в галерее и новые инсталляции

А потом случилась смерть в галерее. На одной выставке художник вдруг перестал реагировать на сигналы из Америки, и на большом экране появилась надпись «BRAIN IS DEAD» («МОЗГ УМЕР»). Гай говорит, что посетители выставки плакали.

«Потом мы подумали: что же это такое? Мы в Австралии, нейроны в Америке. Надо быть ближе. И мы отправились в лабораторию к Стиву Поттеру».

Позже появился проект «Silent Barrage». Проще говоря, это те же каракули, нарисованные «полуживым художником», но в трёхмерном варианте. Идея в том, что это пространство жизни нейронов расширилось, и теперь в нём мог оказаться любой человек-посетитель выставки. Визуально это выглядит по меньшей мере странно: на пространстве площадью в десяток квадратных метров установлены белые столбы. Это не простые палки: это картриджи-столбы с установленными на них нейронными мозгами. Они двигаются вверх-вниз, «рисовалка» поднимается и опускается всё быстрее, зачем начинает крутиться и оставлять на бумаге, подложенной к картриджу, кольца. Штука в том, что эти  непонятные телодвижения картриджей соответствуют активности поведения нейронов. Всё это рисование зависит от того, как люди присутствуют на этом пространстве. Проще говоря, рисунки получаются именно такими, как нейронам нравится или не нравится присутствие людей в их мире.

«Чем больше активность нейронов, тем выше поднимается нейронный картридж. Мы хотели вовлечь людей в эту среду, чтобы те в какой-то момент осознали, что они напрямую взаимодействуют своим присутствием с нейронами. Стив Поттер заметил, что нейроны проявляют какую-то спонтанную активность, которая более всего похожа на эпилептические припадки. Прежде чем вы начнете пытаться обсуждать память и поведение нейронов, вам надо эти приступы активности успокоить. При определенной частоте этих приступов они успокаиваются. Получается своеобразная терапия. И мы решили это наблюдение Поттера использовать и пускать людей в это пространство инсталляции, чтобы те участвовали в успокоении этих нейронных эпилептических припадков. Перефразирую: находясь в самих мозгах, мы успокаиваем мозги. И люди таким образом могли угомонить нейроны. Это было впечатляюще».

В чем вообще смысл всех этих научных инсталляций? Гай просто занимается тем, что исследует новый тип существ, которые могут быть чувствительными, могут быть креативными, а могут – непредсказуемыми. У него готовится новый проект «Caissa», и это будет третья часть трилогии о соединении животного интеллекта и роботов.

«Есть масса примеров между противостоянием искусственного интеллекта и живого – например, Гарри Каспаров  и его знаменитый поединок в шахматы с компьютером. Мы не хотим, чтобы эти два интеллекта конфликтовали и воевали. Мы предлагаем мир. Как мы это сделаем – понятия не имею. Но у нас есть ещё шесть месяцев до первой инсталляции на выставке роботоискусства в Гданьск. Что-нибудь придумаем».